Приход в д. Юхнёво (Игнатовка)

Юхневский приход расположен по левому берегу реки Ваги в соседстве с Слободско-Воскресенским приходом, на границе Вологодской губернии, и состоит из 7 деревень, из которых только одна находиться в четырех верстах от приходского храма, а остальные не далее 2 верст при беспрепятственном сообщении с ним во всякое время года, так как они находятся на одном берегу.
 Жителей к 1 января 1895 года состояло 299 мужского полу и 356 женского полу. Приход этот открыт согласно указу Святейшего Синода от 22 марта1894 года за №1349 чрез отделение семи деревень от Слободско-Воскресенского прихода, в состав которого они входили. Приходская церковь находиться в деревне Юхневской, отстоящей от Архангельска в 460 верстах, от города Шенкурска в 65 и от ближайшей Слободско-Воскресенской церкви в 5 верстах. Церкавь эта построена местными крестьянами в 1876 году. Зданием деревянная с такою же колокольней, одноэтажная, обшита тесом и окрашена. В ней три престола: Свято-Духовский, Успенский и Михаило-Архангельский.
Церковь утварью, ризницею и богослужебными книгами мало достаточна. Средствами к содержанию ее служат кружечно-кошельковый сбор и свечная прибыль.
Причт, состоящий из священника и псаломщика, получает жалование 400 рублей, зерновой руги (вместо земельного надела) 168,5 пудов и дохода за требоисправления до 50 рублей.
Для снабжения церкви утварью и ризницею, а также для устройства причтовых домов с 1890 года открыто церковно-приходсккое попечительство. Школа грамоты открыта 1 сентября 1894 года, помещается в трапезе Свято-Духовской церкви и содержится на церковные средства. Обучение всем предметам ведет местный священник бесплатно. Учащихся в первую половину 1894-1895 учебного года было 12 мальчиков и 12 девочек.
Священником состоит Автоном Иванов Елеазаровский, 41 год, кончил курс семинарии по 2 разряду, в сане священника с 22 августа 1876 года и в настоящем приходе с 7 мая 1894 года; псаломщик Василий Харитонов, 18 лет, из учеников псаломщической школы.

++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Статья из газеты "Духовный сеятель"

ИСТОРИЯ ОДНОГО СЕЛЬСКОГО ХРАМА

ОТ АВТОРА. О восстановлении Свято-Духовского храма в деревне Юхнёво Вельского района слышала я не раз. Говорилось, что в этом благом деле годами участвуют многие жители местной округи и почти все совершается без помощи со стороны. В рассказах этих часто упоминались два человека: вдохновительница земляков на возрождение храма Валентина Елисеева и местный предприниматель Александр Смолин. Выполнена огромная работа. Но еще сколько предстоит...

Должна признаться: мне бы следовало съездить в Юхнёво, но живу пока по приговору медиков: дескать, рановато засобиралась в дальнюю дорогу. Ну что ж, и в Архангельске можно набрать сведения о прошлом и сегодняшнем дне Свято-Духовского храма. Из Юхнёво-Игнатовки (эти две деревни столь близки, что нынче вроде как едины) помогают мне сама Валентина Ивановна Елисеева, ее сподвижники. Ответы на возникшие вопросы нахожу и в городе, и в других местах.

Зримая память о предках

Во 2-й части «Исторического описания приходов и церквей Архангельской епархии», изданной в 1895 году, читаем: «На левом берегу реки Ваги в деревне Юхнёво Шенкурского уезда, на границе Вологодской губернии, в 460 верстах от Архангельска, в 1876 году местными крестьянами построена церковь» (В те времена здешние места относились к Шенкурскому уезду). «Церковь зданием деревянная, с такою же колокольнею, одноэтажная, обшита тесом. В ней три престола: Свято-Духовский, Успенский и Михаило-Архангельский».

Вчитаемся еще раз: построена крестьянами. Значит, для нынешних она — зримая память о вере и трудах предков. Может, если бы в советское время люди помнили об этом, то не подвергли бы свой храм — уже в 60-70-е годы, без сталинских указов, — столь жестокому разрушению. Недавно прочитала у кого-то мудрого: «В соборной жизни Церкви переплетаются жизни праведников и неправедных, усопших и живых». Переплетаются...

В том же «Историческом описании» сообщается: Юхнёвский приход был открыт в 1894 году — то есть много позднее завершения строительства. В состав прихода вошли семь деревень, «из которых только одна находится в 4-х верстах от храма, а остальные не далее 2-х верст. Жители состоят из 299 человек мужского пола и 356 — женского».

Организации деятельной жизни прихода, общинного, молитвенного единства верующих благоприятствовало  расположение  этих деревень: они на одном берегу, потому каждый житель имел «беспрепятственное сообщение с храмом во всякое время года».

Так почему при столь хороших условиях открытие прихода задержалось на многие годы? Возможно, не было своего священника. В «Историческом описании» сказано: эти семь деревень еще долго оставались в составе соседнего (в 5-ти верстах от Юхнёво) Слободско-Воскресенского прихода. Прочитывается и другая причина задержки с открытием прихода: «церковь утварию, ризницею и богослужебными книгами малодостаточна». Для приобретения необходимого, а также для устройства причтовых домов в 1890 году (за четыре года до открытия прихода) было создано церковноприходское попечительство. Словом, помогали всем миром.

Рассматривая недавние снимки восстановления Свято-Духовского храма, терялась я в догадке: а может, необычная его архитектура смутила тогда местное церковное начальство? Не исключено, что крестьянам пришлось еще кое-что достраивать, а на это дополнительно потребовались и время, и деньги...

За разъяснениями обратилась я к московскому архитектору-реставратору Галине Ивановне Анисимовой. Много лет сотрудничает она с Антониево-Сийским монастырем — замечательные результаты ее творчества запечатлены в возрожденном облике нашей обители. По проектам Галины Ивановны реставрированы, построены храмы и в других епархиях.

И вот по снимкам стала она «восстанавливать» передо мною былой вид Юхнёвской церкви, но сначала поинтересовалась:

— Деревня эта стоит возле железной дороги?

— Далеко! — ответила я. — Зато рядом с большим трактом, ведущим из Архангельска в Москву.

— Значит, не такая-то уж и глубинка. Церковь выстроена в самом современном, новом стиле модерн, характерном для конца XIX века. Таких церквей было построено довольно много. Но сколько уцелело... Я не видела ни одной.

Говорю:

— Крестьяне с большим усердием сооружали храм: и лес заготовили отменный — лиственницу, и крышу железом покрыли.

— Да, храм построен из очень хорошего бруса, с облицовкой дощатой. Верхняя часть стен украшена широким поясом деревянной резьбы, по типу она относится к прорезным, ее еще называют народной резьбой.

Галина Ивановна «ведет» меня на крышу храма:

— Заметьте, было пять глав. Из них уцелела одна, центральная, с погнутым крестом. Четыре боковые разрушены, но сохранились их основания, и мы можем видеть, что расставлены они были нетрадиционно— не по углам храма, а по центру каждого фасада, что придавало зданию непривычный вид.

Далее моя проводница отмечает, что на первом ярусе храма большие, вопреки церковной традиции, окна, во втором ярусе применен декоративный прием: небольшие квадратные окошки поставлены на ребра.

— Мне кажется, — делюсь своим впечатлением, — благодаря этому приему окна второго яруса гармонирует с элементами крыши, что явно способствуют изяществу всего строения.

— И совсем непривычна колокольня, — продолжает Галина Ивановна, — не возвышена, не подчеркнута, а вписана в архитектуру церкви.

Видимо, с помощью церковно-приходского попечительства удалось создать условия для налаженной приходской жизни. Появилось жилье для причта, фактически одновременно с открытием прихода была организована школа грамоты для крестьянских детей. В «Историческом описании» ей уделено внимание: «Содержится школа на церковные деньги, обучение всем предметам ведет священник бесплатно. Учащихся в первую половину 1894/95 учебного года 12 мальчиков и 12 девочек». Сначала занятия проводились в трапезной, затем было построено для школы зданьице, которое сохранилось до наших дней, но в весьма убогом состоянии.

Первым священником Юхнёвского прихода стал Автоном Иванович Елеазаровский.  Псаломщик — Василий Харитонов, 18-ти лет, из учеников псаломщической школы.

Благочестивые дети — наилучшее украшение родителей

В «Историческом описании приходов и церквей Архангельской епархии» 1895 года об отце Автономе сказано кратко: ему 41 год, закончил Духовную семинарию, в сане священника с 1876 года, на Юхнёвском приходе с 7 мая (ст. ст.) 1894 года.

Ищу сведения в доступных для меня источниках. Например: не пересеклась ли жизнь юхнёвского пастыря с переворотом 1917 года? В объемистом томе «За веру Христову. Духовенство, монашествующие и миряне Русской Православной Церкви, репрессированные в Северном крае (1918-1957)» обнаруживаю имя: Елизаровский Александр Автономович, сын священника (у потомков о. Автонома уже в первом поколении фамилия чуть изменена). Родился Александр 25 мая 1893 года в д. Юхнёво Шенкурского уезда. Дата рождения дает основание полагать, что еще за год  до открытия Юхнёвского прихода отец Автоном с семьей находился в этой деревне, руководил подготовкой к началу приходской жизни.

Но вернемся к хронике жизни его сына. Учился в Архангельской духовной семинарии и педагогическом институте. В 1915 году, в разгар Первой мировой войны, призван в армию, закончил военное училище. В 1918-1920 годах служил в белой армии, за что дважды, в 1920-м и 1924-м, содержался под стражей, в том же 1924 году, 14 ноября, арестован по обвинению в «контрреволюционной деятельности» и опять же за «белых», 17 августа 1925 года заключен на 5 лет в концлагерь, в связи с амнистией срок сокращен до трех лет, но со строгой изоляцией. С 1928 года жил в Архангельске, работал воспитателем в детском доме. 16 декабря 1937 года арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации», 4 января 1938 года приговорен к расстрелу, 13 января расстрелян. 25 марта 1982 года реабилитирован посмертно.

Жизненный путь Александра Автономовича Елизаровского начался в деревне Юхнёво, его личность формировалась в Свято-Духовском храме и в доме отца-священника.

Но указанное в тексте: «учился в пединституте» — меня смутило, ведь этот институт в Архангельске создан в 1932 году. Обратилась к известному ученому, исследователю народного образования на Севере Полярине Тимофеевне Синицыной. Вот ее ответ: с 1908 года педагогов для школ в Архангельске готовила Учительская духовная семинария, в 1916 году открыт был Учительский институт, но просуществовал он недолго. Неожиданным для меня было сообщение главного библиографа краеведческого отдела Добролюбовской библиотеки Людмилы Евгеньевны Каршиной: в этих учебных заведениях преподавал брат Александра — Иван Автономович Елизаровский.

Имя это для меня памятно и дорого. С 1954 по 1959 годы училась я на историко-филологическом факультете Архангельского пединститута. Нам, студентам отделения истории, Иван Автономович преподавал старославянский язык. В восприятии нашем он был носителем иной, нежели современная нам, культуры. Но его огромные знания, безупречная воспитанность, интеллигентность не становились преградой для доверительного общения с ним: он не был академическим «сухарем», не играл в демократичность, все в нем было естественно: доброта, соучастие, готовность помочь, деликатное отношение к нашей полуобразованности и полувоспитанности. Для меня он стал одним из самых уважаемых, любимых учителей.

Разумеется, в то время, да и много позднее, не могла я знать о его происхождении. Примечательно, что даже «Поморская энциклопедия», изданная в 2001 году, умолчала, что преподаватель высшей школы, филолог, исследователь северного фольклора, актовых источников XVI-XVIII веков, пергаменных новгородских грамот XV-XVI веков, кандидат исторических наук, профессор И.А. Елизаровский — сын священника.

Родился Иван Автономович 2 апреля (ст. ст.) 1881 года в селе Благовещенское Шенкурского уезда (из чего делаю предположение, что его отец какое-то время служил в храме этого села). Высшее образование Иван Автономович получил в Петербурге: закончил словесно-историческое отделение Духовной академии и Археологический институт (1904-1908 гг.), к тому же в Петербургском университете экстерном сдал экзамены за курс славяно-русского отделения историко-филологического факультета. В 1910-м удостоен кандидатской степени столичного университета и стал действительным членом Археологического института. До и после 1917 года преподавал в различных образовательных учреждениях нашего города, с 1932 года — в Архангельском пединституте, до 1956 года заведовал кафедрой русского языка.

На днях рассказали мне об одном случае, абсолютно точно и полно характеризующем Ивана Автономовича. Многие труды вложил он в свою докторскую диссертацию, но защитить ее не успел — готовая работа была похищена. Иван Автономович не стал проводить дознание, тяжелый удар перенес молча, без гнева и жалоб, с поразительным терпением и смирением. Сказано святыми отцами: «Лучше печаль того, кто праведно терпит, нежели радость того, кто неправедно действует».

Ивана Автономовича не стало 26 февраля 1958 года.

Одна из моих давних, милых моему сердцу знакомых — преподаватель Архангельского музыкального колледжа, пианистка Елена Николаевна Елизаровская, праправнучка юхнёвского священника. С ее содействием я обрела новых помощников в этой большой семье. Мои просьбы были встречены с удивительной доброжелательностью. Врач-офтальмолог Мария Германовна Чирухина (Елизаровская) и ее дочь Елена Юрьевна Ваенская, кандидат филологических наук, декан факультета филологии и журналистики ПГУ, посвятили меня в новые подробности истории своего рода, мне предоставлены были снимки из семейного фотоальбома. Римма Германовна Малахова (Елизаровская) — она врач, многие годы работала в фармакологии, до недавних дней преподавала в ПГУ— самостоятельно исследует историю своего рода. В первом же разговоре со мною по телефону стала рассказывать:

— У отца Автонома было четыре сына и одна дочь. Сын Павел Автономович служил священником в Соломбале, Василий Автономович учительствовал, преподавал физику и математику.

Ну не удивительно ли: священник сельского прихода, получавший скромное жалованье, сумел дать детям блистательное образование, воспитал их в высоких духовных традициях Православия. Традиции эти передаются из поколения в поколение. И прежде слышала я от людей, близких к Елизаровским, о замечательных достоинствах представителей этого рода. Их образованности, интеллигентности, скромности и честности, действенной доброте, самоотверженном служении делу.

Вот хотя бы кратко о сыновьях Ивана Автономовича.

Заслуженный деятель науки, доктор медицинских наук, зав. кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии, профессор Архангельского медицинского института Сергей Иванович Елизаровский — разносторонне одаренный, высокообразованный человек, знал несколько иностранных языков, был тонким ценителем музыки и живописи. И при всех этих достоинствах, всеобщем уважении к нему — удивительно скромный.

Его старший брат Герман Иванович мечтал стать врачом, но в Ленинградский мединститут его не приняли по причине неблагонадежности социального происхождения — из интеллигенции. Закончил ветеринарный институт, микробиолог, четверть века вел научную работу на военной службе, затем заведовал кафедрой микробиологии в Архангельском мединституте, доктор наук, профессор.

Семья хранит память о Николае Ивановиче Елизаровском, погибшем на фронте в Великую Отечественную войну.

А вот хотя бы один пример из второй линии этого рода: сын Василия Автономовича — Николай Васильевич Елизаровский работал в Лесотехническом институте на кафедре химической технологии древесины, талантливый преподаватель, он был для студентов образцом честности и принципиальности.

У каждого свой удел, и у всех вместе — общее служение во благо людям. А в истоке стоял священник Свято-Духовского храма деревни Юхнёво, о котором потомки говорят: «У отца Автонома был характер, была неутолимая жажда знаний».

Духовный сеятель №6-7
Июнь-Июль 2010 года (стр. 18-21)
Нина Орлова.

 (Продолжение. Начало в «Духовном сеятеле», №6-7 за 2010 г.).

ОТ АВТОРА. В первой части этой публикации мы прикоснулись лишь к дореволюционной истории Свято-Духовского храма. И вот возвращаемся в деревню Юхнёво Вельского района.

Четыре события пересекли историю храма после 1917 года: его дважды закрывали, приводили в полное разорение, и дважды восстанавливали — второй раз уже в наше время.

Документов о происходившем в 30-40-е годы сегодня в Юхнёво нет. Мы возложили надежды на другой источник — память людей. Конечно, с тех пор минули многие десятилетия, и непосредственных участников тех давних событий осталось мало. Но ведь и мы не претендуем на некое научное исследование,  наша цель — вместе с читателем установить живую связь сегодняшнего с прошлым, почувствовать причастность, более того, ответственность за то, что было и что есть. Зная прошлое, лучше осознаешь настоящее.

Разумеется, одной мне, к тому же принужденной нездоровьем оставаться в Архангельске, не удалось бы собрать воспоминания юхнёвцев. Надежной опорой мне стала вдохновительница нынешнего возрождения храма Валентина Ивановна Елисеева.

«Во время радостное веруй, во время ненастное — не отпадай!»

По словам жителей Юхнёво, была в их деревне вторая церковь — Никольская, небольшая, деревянная. Собеседники утверждают, что в 30-е годы (кто-то назвал конкретную дату: в 1933 г.). отвезли ее в Долматово, на МТС, чтобы приспособить под машинно-тракторные нужды, да там она и сгорела. Памятными оказались слова какого-то начальника: две церкви в деревне — это никак нельзя, и на весь район хватит одной. Осуществилось. Во многих районах нашей области безбожная власть не оставила ни одной действующей церкви.

Жители юхнёвские говорят, что храм во имя Святого Духа закрыт был тоже в 30-е годы. Что разместили в просторном церковном здании с большими окнами? Может, учебное заведение? Ну нет. В соседний домик бывшей церковно-приходской школы втиснули школу начальную, а храм превратили в клуб. Дескать, там, где молились, теперь пляшите...

Неохотно, как-то неопределенно вспоминают юхнёвцы клуб: «Кажется, был... Кино катили...». Но вот одна из жительниц деревни пересказала воспоминания ныне старенькой Клавдии Ильиничны Пестьяковой о том, как в войну отправляли деревенскую молодежь на оборонные работы:

— Включали и подростков, и постарше. Перед отправкой мы в клубе, в бывшей церкви, плясали. Ведь страшно нам: воротимся ли домой живыми? Впору было молиться, а мы — глотаем слезы да пляшем.

Тяжелое было время. Не случайно в первые дни войны Сталин, оправившись от депрессии, вызванной «внезапным» нападением Германии, в радиообращении к народу произнес христианское: «Братья и сестры». А осенью 1941 года, когда немцы встали уже на порог Москвы, власть вынужденно вспомнила, что в прошлые века Белокаменная не раз спасалась по молитвам народа перед Казанской иконой Божией Матери, чудотворный образ обносили вокруг города — и в 1941-м Казанскую икону подняли на самолете, обнесли столицу. Затем и Ленинград, позднее доставили к Сталинграду, там, на правом берегу Волги, постоянно пред чудотворным образом служились молебны и панихиды. В 1943 году дан был приказ открыть в стране часть храмов и выпустить из лагерей часть духовенства. Но это не означало, что власть сменила свою идеологию.

«Труд наш — надежда наша, и упование наше — Господь»

До северной глубинки приказ 1943 года шел медленно: так, Свято-Духовский храм открыли лишь после Победы. Точной даты местные жители не помнят.

В беседе со мной по телефону активная участница нынешнего возрождения храма Людмила Федоровна Дерябина рассказывает:

— Родилась я в 1946 году, и моя мама говорила, что вскоре после моего рождения крестили меня в нашей церкви.

Добрую память о себе оставила Зоя Ивановна Меньшуткина, женщина глубокой веры, много сделавшая для укрепления приходской жизни в Юхнёво. Ее дочь, Лидия Ивановна Гуляева, передает воспоминания мамы:

— В восстановлении храма участвовали незнакомые женщины, одетые в черное. Вот наши и решили: монахини. Говорилось еще в деревне, что пришли они из села Воскресенское Благовещенского сельсовета, а там как оказались, неведомо. Очень старательно трудились. Конечно, и наши участвовали. Быстро навели чистоту.

Не упустила Лидия Ивановна и еще одну интересную подробность:

— Обнаружились в храме иконы, на толстых досках написаны. Но святые лики на некоторых краской замазаны, а на других краской не тронуты, только доски ликами вниз повернуты и сложены. Видимо, человек, которому велено было погубить иконы, убоялся еще больше отягощать душу грехом — понадеялся, что тяжелые доски переворачивать не станут.

На просторной территории единственно действующий храм, расположенный почти на стыке двух районов — Вельского и Шенкурского, да еще и на центральном тракте, стал привлекать все больше и больше прихожан. Он укреплял в людях надежду, что жизнь станет лучше, чем в предыдущие десятилетия. Как могли они выразить свою радость? Благодарной молитвой Богу, участием в благоустройстве храма. Несли самое дорогое для верующих — иконы.

Из рассказа Татьяны Валентиновны Мартемьяновой:

— С мамой и бабушкой ходила я на богослужения. И хотя лет было мне немного, а запомнила, какая в храме красота. Иконы — почти от пола до самого верха, и на стенах, и на «небе» — святые лики. Солнечные лучи проникали в храм, тянулись к иконам, освещали их. Красотою наполнялось все пространство.

Конечно, не стоит впадать в заблуждение, будто все жители здешней округи потянулись к восстановленному храму. Десятилетия жесточайших преследований за веру Христову, оголтелая пропаганда атеизма исковеркали многие души. Однако же и несомненно, что возобновление церковной жизни влияло на деревню. Вот как вспоминает об этом Геннадий Александрович Плешков:

— Перед Пасхой, Троицей в домах хозяева мыли все и чистили, порядок наводили и во дворах, и даже на улице. После праздничной службы священник обходил деревню, но посещал только те дома, где все прибрано и люди не садятся за стол до той поры, пока батюшка не освятит кушанье. К праздникам пироги-то пекли в каждом доме.

Примечательна еще одна деталь из рассказа Геннадия Александровича (кстати сказать, родился он в 1946 году):

— Ребятишек у нас в те годы было много. Да и дети из других селений ходили к нам в начальную школу. А церковь — рядом, и тянуло всех нас к ней. После уроков, а то и в переменки бегали туда. Священник часто с нами разговаривал. Просто, понятно говорил, добру наставлял — мы слушали его раскрыв рты. А учителя ругались: «Опять в церковь ходили! Ведь знаете, что вам туда нельзя!».

Вот так постепенно, по крупицам, собирали мы с Валентиной Ивановной Елисеевой сведения о послевоенной истории Свято-Духовского храма.

 «Желая послужить Церкви Божией и уступая просьбам прихожан...»

Но никак не удавалось нам узнать хотя бы имена служителей юхнёвской церкви послевоенных лет. И вдруг сообщение из Шенкурска, от Валентины Александровны Доильницыной: в ее родной деревне Тимоневке, что в 30 километрах от Юхнёво, жили два брата: Павел и Николай Никаноровичи, а фамилия их — то ли Лобановы, то ли Быковы; и один из братьев был диаконом, после войны оба ходили служить в Свято-Духовском храме. Ориентир дан. Вскоре упорной моей помощнице Валентине Ивановне удалось добыть уточнения: фамилия братьев — Лобановы, диаконом был о. Павел, после войны они действительно служили в юхнёвской церкви.

Обрадованная этим успехом в наших поисках, стала я заново просматривать записи воспоминаний юхнёвцев. И обнаружила досадное свое упущение: среди текста, как-то сбоку, карандашом написано: «...священник Иван Угрюмов (предположительно)». Однако в архиве епархиального управления сведений о нем не оказалось. Валентина Ивановна Елисеева обратилась за помощью к землякам. И — звонок из Судромы, бывшая учительница средней школы Нина Николаевна Доильницына подсказала: сын Ивана Угрюмова, Сергей Иванович, живет неподалеку от Вельска, в Шиловской, а дочь, Анна Ивановна, — в Вельске.

Звоню в Шиловскую. Жена Сергея Ивановича, Александра Константиновна, объясняет: «Муж в больнице, врач обещал выписать его завтра. Так что звоните, не стесняйтесь». Позволено — выполняю. Александра Константиновна, добрая женщина, явно сочувствует мне: «Вот ведь досада, второй раз звоните впустую! Сергея-то Ивановича еще на сутки удержали. Я уж решила: пока сама вам помогу. Свекра своего я знала, сегодня и родственников порасспросила. Вот слушайте».

Рассказ Александры Константиновны здесь специально выделяю:

— Звали свекра Иваном Давыдовичем. Происходил из бедной семьи, родился в 1890 году. Умный человек был, я даже так скажу: интеллигентный, духовный, к тому же мастеровой. И жена его, Дарья  Евгеньевна,

отличалась трудолюбием. Детей — их семеро у них было — в любви к труду растили. Угрюмовы жили в Заручевской. Люди их очень уважали.

Наконец дождалась я разговора и с Сергеем Ивановичем. Начал без словесных прелюдий:

— Отей мой, Иван Давыдович Угрюмов, был псаломщиком. В 1925-1928 годах служил в Заручевской церкви. Хорошая была церковь, каменная, теперь-то в плохом состоянии... Вместе с отцом трудился там Басов Александр Семенович — кажется, священник. Бывал в нашем доме. В 1928-м, когда храм закрыли, пришел к отцу, беседовали они. В семейной памяти вот что сохранилось. Отец сказал: «Иконы надо бы получше спрятать». На это Александр Семенович ответил: «Не беспокойся, укрыты надежно».

В архиве епархиального управления не оказалось сведений об Александре Семеновиче Басове.

Сергей Иванович прислал мне некоторые документы своего отца. Из них извлекала я факты, даты, выстраивала их — и предстала жизнь, состоящая из непрерывных трудов и тягостных переживаний. Согласно документу, датированному 23 января 1931 года, Иван Угрюмов вместе с семьей жил в деревне Григорьевская (второе название — Костинская) Заручевского сельсовета. Единоличник, середняк. Позднее сказано: зажиточный. Чем крепче хозяйство, тем упорнее единоличника душили налогами. Это был один из способов искоренения лучших, самых умных и трудолюбивых крестьян.

Вот документ потрясающей силы: Угрюмову дано твердое задание сдать государству от нового урожая ржи — 1 центнер, овса — 1 центнер, ячменя — 50 кг, гороха — 20 кг, пшеницы — 32 кг, картофеля — 2 центнера, овощей — 1,5 центнера, не забыла власть и про лен. Указано: «Срок сдачи — не позднее 5 сентября 1931 года. Невыполнение повлечет за собой ответственность в уголовном порядке».

Но ведь недаром говорится: у крестьянина год на год не похож! Труд его не защищен от засухи и затяжных дождей, ранних морозов и весенних паводков... Требовалось выполнять и другое твердое задание: выращивать овец, свиней, кур, сдавать государству мясо, куриные яйца, овечью шерсть. А вдобавок крестьянин обязан был выплачивать культналог — вероятно, на развитие социалистической культуры...

При всем том Иван Угрюмов был «лишенцем» — даже после закрытия Заручевской церкви ему в течение пяти лет не возвращали избирательные права. Обоснование: «бывший служитель культа». И означало это, что у него вообще нет никаких прав, кроме, конечно, права на беспросветный труд. В ненависти своей к Православной Церкви безбожная власть была безгранично мстительной.

Человеку требовалось большое мужество, чтобы хоть как-то защитить себя.

В начале 1931 года Иван Давыдович обратился в Вельскую районную избирательную комиссию с просьбой восстановить его в избирательных правах. Постановили: в ходатайстве отказать, при этом причину не назвали. В июле 1933 года он повторно отправил заявление в Вельскую РИК. И снова отказали, на сей раз напомнили: служил в церкви. Но Иван Давыдович не отступил, в том же году обратился в комиссию по рассмотрению жалоб при Севкрайисполкоме. На этот раз заявление подкреплено положительным отзывом сельсовета о нем.

Постановление комиссии содержит интересные подробности, характеризующие атмосферу того времени. Читаем: «Принимая во внимание, что с 1928 года Угрюмов добросовестно участвует в выполнении хозполитмероприятий...». О чем тут речь? Ну конечно о выполнении твердых заданий и сдаче многочисленных налогов. Советская власть любила зашифровывать то, о чем все знали, но напрямую говорить боялись. И что в постановлении комиссии Севкрайисполкома уж совсем поразительно, так это формулировка причины, на основании которой Угрюмов, так сказать, оправдан… В течение пяти лет ему ставилось в вину: «служитель культа», и вдруг с легкостью пересмотрелось: служил-то псаломщиком всего три года. А если бы в церкви служил не три года, а пять, десять лет?... Ему вернули избирательные права, однако о торжестве справедливости тут думать не приходится.

Не удалось узнать мне, когда он принял трудное для себя решение уйти из деревни. Сын его, Сергей Иванович, прислал мне оригинал документа, выданный Ивану Угрюмову в 1935 году, удостоверяющий, что он — бригадир плотников строительного участка Северной железной дороги. Заботы о доме, хозяйстве легли на плечи Дарьи Евгеньевны и подрастающих детей.

— Маме нашей, — говорит Сергей Иванович, — тягот досталось. Отец старался помогать. Сильно печалился, что оторван от нас.

С железной дороги Иван Давыдович уволился в 1940 году. В войну Угрюмовы пережили тяжелый удар: старший сын, Василий, на фронте пропал без вести. На фронтовика, которого постигала эта участь, падало подозрение: «не перебежал ли к немцам?» — и тень подозрения касалась его близких.

После войны старинный друг, Александр Степанович Басов, предложил Ивану Давыдовичу вместе поехать в Юхнёво. Надо было иметь крепкую веру, чтобы, пройдя многие испытания, вернуться к служению в церкви, снова стать псаломщиком. Одновременно Угрюмов, мастеровой человек, благоустраивал храм. Сохранился счет приходскому совету, в котором перечисляются работы, выполненные им за определенный срок: ремонт полов в алтаре, устройство амвона и клироса, переустановка икон в иконостасе, побелка печей...

Сергей Иванович прислал мне также письмо Ивана Давыдовича от 23 января 1948 года. Сквозь сдержанный тон прорывается тоска по семье. Он просит жену: «Даша, опиши, как живете, как

работают дети, как здоровье и когда будут рассчитывать в колхозе, сколько обещали дать, как корова и есть ли корма... Ведь мне хочется все знать. Скоро получу жалованье, хоть сколько-то вышлю». О себе: «После Рождества, в Святки, ездил вместе с прихожанами по деревням славить Господа. А я брожу с батогом, пешком от деревни к деревне не смог бы, хорошо, что перевозили на конях. Но стало очень сыро, в катанниках совсем нельзя, в одной деревне даже пришлось заночевать. Здоровье мое совсем плохое, ноги не служат мне, и одышка. Наверное, приеду домой, насовсем или нет, этого сказать пока не могу».

Иван Давыдович писал Преосвященному епископу Архангельскому и Холмогорскому Леонтию прошение: «Желая послужить Церкви Божией и уступая желанию прихожан...». Но капелька чернил упала на строку, и осталось неизвестным, с какой просьбой намеревался он обратиться к владыке, отправил ли свое прошение, но ясно, что служение в храме он хотел продолжить. Однако здоровье было подорвано.

Вероятно, в домашних условиях самочувствие несколько улучшилось, он стал работать в колхозе. Его, знатока пчеловодства, назначили заведовать колхозной пасекой.

Дети в семье Угрюмовых оправдали заботы родителей. Вот очень краткие сведения о сыновьях. Старший, Василий Иванович, погиб на фронте; второй сын, Михаил Иванович, учительствовал в Судромской средней школе, труд его отмечен был орденом Ленина; Сергей Иванович — потомственный крестьянин, 18 лет перед пенсией — управляющий 3-м отделением совхоза «Вельский»; Александр Иванович был кадровым офицером.

Сергей Иванович говорит:

— Всегда и во всем мы слушались отца, хотя особой строгости от него не было.

Скончался Иван Давыдович Угрюмов в 1958 году.

А через какое-то время прозвучало обещание Хрущева показать народу в 1980 году последнего попа. Это стало сигналом для начала нового похода власти на Православную Церковь. По воспоминаниям юхнёвцев, Свято-Духовский храм вторично был закрыт в 1961 году.

Духовный сеятель №11-12
Ноябрь-Декабрь 2010 года (стр. 10-13)
Нина Орлова.

Продолжение.
Начало публикации в «Духовном сеятеле» в №№ 6-7, 11-12 за 2010 год.

ОТ АВТОРА.

За 45 лет журналистской работы привелось мне повидать разрушенные, изувеченные либо приспособленные (под клуб, склад, гараж, магазин...) храмы. Горестными впечатлениями вживлен в меня вопрос: как же решались люди на черное это дело, что чувствовали, что пережили? Ведь участвовали свои же, местные.

В старинном селе Подвинья слышала я воспоминания о том, как прибывшие «агитаторы» старались привлечь мужиков к разорению величественного храма. Одни селяне отмалчивались, другие ссылались на недосуг. Тогда придумано было подобрать тех, кто послабей душой, почти неделю поили их спиртным, чтобы, по меткому выражению Владимира Высоцкого, «и все хорошее в себе доистребили». Ну и пошли...

В 70-е годы посчастливилось мне быть в добром знакомстве с Федором Александровичем Абрамовым. Конечно, главная тема наших бесед — родное писателю Пинежье, деревня Веркола. Однажды речь пошла о разорении Артемиево-Веркольского монастыря. Федор Александрович припомнил такой случай. Накатили властные, с помощью местных активистов определили группу мужиков с заданием: сбросить с церквей обители кресты. Опутали один веревками, вожжами, концы кинули вниз, мужики их подобрали. Рванули по сигналу — крест не дрогнул. Велели повторить — крест устоял. Тем временем среди толпы, в тяжелом молчании наблюдавшей за происходящим, суетилась бабенка, активистка «новой жизни» — подскочила она к мужикам, ухватилась за веревку. Рванули в третий раз. И получилось, как в сказке про репку, бабку, дедку и прочих персонажей, включая мышку. Крест с высоты рухнул на землю. А через короткий срок в Пинеге-реке, на мелководье, утонул сын той бабы. Причитала: «Это мне за монастырский крест!».

Столь же впечатляющую историю недавно рассказал архангельский предприниматель, уроженец Вельска Сергей Валерьевич Шишелов. Бабушка его жила в Вологодской области, украшением деревни была Ильинская церковь. И когда губители выносили из нее святые образа, то особо лютовал один местный активист: выйдя из храма с очередной иконой, бросал ее на землю и топтал. Подошли к нему старушки, было произнесено: «Ты своими ноженьками ходить не будешь». И отнялись ноги-то...

У прп. Ефрема Сирина есть изречение, потрясающее глубиной и силой: «Уста правды отверсты, и трость ее пишет».

И далее: «Страшна карающая правда, но если человек кается, то одна капля слез уничтожает рукописание долгов».

Ну что ж, вернемся в деревню Юхнёво Вельского района, к церкви во имя Святого Духа.

Памятью людской земля полнится

Собираясь писать о Свято-Духовском храме, столкнулась я с серьезным препятствием: о прошлом его лишь краткие сведения в «Историческом описании приходов и церквей Архангельской епархии», изданном в 1895 году, — через год после открытия Юхнёвского прихода. Дальнейшее даже для местных жителей безвестно.

То же самое и с живой памятью людской — о сравнительно недавнем говорится как-то неопределенно. Спрашиваю: «Когда вторично открыт был храм?». Отвечают: «Да вроде как после Победы, но в каком году...». Упорствую: «Когда же закрыт был во второй раз?» — «В начале 60-х. Но вот когда...». А беседую-то с пожилыми людьми.

И прежде, в других местах, приходилось убеждаться: люди участвуют в восстановлении храмов, часовен, не ведая о них почти ничего. Постаралась безбожная власть: подсекая веру в душах, отнимала и надежду на лучшее. Постепенно, от поколения к поколению, таяли воспоминания. А ведь забвение чревато разрушением.

Юхнёвцам от власти досталось вдвойне: закрыли храм — вернули — снова закрыли. Вдохновительница нынешнего возрождения Свято-Духовской церкви Валентина Ивановна Елисеева сетует: «Сколько было говорено, что о прошлом храма надо бы порасспросить старожилов. Не собрались! За это время старушки наши закончили земной свой путь». И все-таки Валентина Ивановна надеялась, что хоть какие-то воспоминания сохранились, рассеяны по всей округе. Взялась собрать. Уже во вторую часть нашей публикации вошли первые сведения. Теперь люди сами делятся с нами тем, что слышали от старших.

Активная участница нынешнего возрождения храма Лидия Ивановна Гуляева пересказала нам воспоминания своей родственницы, ныне покойной Марии Ивановны Третьяковой о «чтимом всей округой человеке» Осии Егоровиче Третьякове (фамилия в этих краях распространенная).

— В большом возрасте Осий Егорович уже был, а многое сделал для послевоенного восстановления Свято-Духовской церкви. И свои деньги давал, и других на благое дело поднял. Брались за дополнительные заработки, полученные средства жертвовали на благоустройство храма. Осий Егорович был добросердечный, отзывчивый, немало помогал людям.

Кстати, имя Осий (Осия) в переводе на русский язык означает: помощь, спасение.

В воспоминаниях старенькой Марии Ивановны был еще один Третьяков — Василий Николаевич: «Много помог храму».

Ценное дополнение внесла Л.И. Гуляева и во вторую часть публикации, где я упомянула о казалось бы безвестных монахинях, приводивших помещения храма в порядок:

— Две монахини были, старшую из них звали Марфой. Жили они в Благовещенске, в маленьком домике. Мы с моей мамой, Зоей Ивановной Меньшуткиной, бывали там. Но о прежней их жизни — в каком монастыре подвизались, какие испытания после его закрытия перенесли, — о том при мне, ребенке, не говорилось. Крепкой веры были. Услыхали, что в Юхнёво церковь возрождается, пришли помочь. Усердно трудились. Потом матушка Марфа на богослужения к нам приходила. От Благовещенска пешком — это километров восемнадцать, да еще и переправа через Вагу. Останавливалась в нашем

доме или у нашей родственницы.

И еще одно сведение, неожиданное, тоже от жителей юхнёвской округи:

— Раньше старшие сказывали о раскаявшемся разбойнике из деревни Чернышеве Много грехов на нем висело. Осознал, покаялся перед Богом и в благодарность Господу принял участие в строительстве юхнёвской церкви.

Не уточнено, какой именно церкви — Никольской или Свято-Духовской. Достоверность этого сведения без документов не докажешь, но и отвергать не следует. Подобных примеров немало. Всей России памятно, что знаменитую Оптину пустынь основал раскаявшийся разбойник по имени Опта.

Вот так постепенно, шаг за шагом, идет возвращение в юхнёвское прошлое. Из темноты забвения проступают события, имена, судьбы, налаживается именно живая связь настоящего с прошлым.

«...Господи, избави мя окамененного нечувствия»

Итак, в конце 1960— начале 1961 годов Свято-Духовская церковь была закрыта вторично. Памятуя о предыдущем разгроме, члены общины решили спасти хотя бы часть икон. Тайно проникали в храм, уносили. Дом Зои Ивановны Меньшуткиной стоял рядом с церковью. Л.И. Гуляева, дочь Зои Ивановны, рассказывает:

— Немало святых образов мама потихоньку вынесла из храма. У нас и своих икон было много. Мама считала, что взятое из церкви положено в церковь вернуть. Сама относила или с кем-то передавала в Успенский храм Вельска и в Шолошский, что близ Шенкурска. Но в доме оставалось еще немало икон. После кончины мамы случился у нас пожар, и все хранимое нами погибло.

А где же святые образа, унесенные другими юхнёвцами? Объяснение простое: новое поколение хозяев не всегда знает, откуда в их домах иконы, иногда приносят в храм, говоря: «Кажется, ваша. Примите». Возможно и другое объяснение: с 60-х годов стали рыскать по деревням нашего края «знатоки» северного иконописания. Наезжали из Москвы, Ленинграда и прочих городов. Взламывая окна и двери, попадали в пустующие избы и церкви; за бесценок, обманывая доверчивых старушек, скупали иконы. Что-то из добычи оседало у отечественных коллекционеров, а большая часть уходила на Запад.

И в Юхнёво после закрытия храма появились молодые люди. Сказавшись студентами, пошли в храм. Юхнёвцы у них даже о документах не спросили, и о том, что пришельцы вынесли, не ведают. Потом накатила — в грузовике — какая-то экспедиция. Местные жители, по их же признанию, постеснялись узнать, откуда, кем уполномочены прибывшие. Экспедиция спокойно вынесла из храма все, что было, доверху заполнила кузов грузовика и отбыла.

Совхоз «Долматовский» приспособил опустевший храм под зернохранилище. Со временем зажиточное хозяйство то ли новый склад построило, то ли под зерновые стало меньше выделять земли, а в результате церковное здание снова опустело.

Примечательная деталь. В какой-то год при входе в храм, на стене, появилась табличка: «Памятник архитектуры. Охраняется государством». Однако народ уже знал, что для многих памятников, особенно в глубинке, — это знак беды, потому как охранять никто не будет.

А тем временем в окружающем мире стали происходить перемены: объявлялись неперспективными малонаселенные деревни, жителям их предлагали обосноваться в других местах. Не избежала этого и соседняя с Юхнёво Игнатовка — центральная деревня здешней округи. Переселенцы начали тут строиться, глядя на них, занялись строительством и некоторые из коренного населения. Игнатовка быстро преодолела двухкилометровое расстояние до Юхнёво. В сущности, теперь это единое селение. В официальных документах зачастую так и пишется: Игнатовка-Юхнёво.

В тот период локального строительного бума кое-кто обратил внимание и на бесхозный храм. Вынимали оконные стекла, а иногда и всю раму, доски полов и потолков, затем приступили к печам. Для того, чтоб разобрать капитальное строение из старопрежнего крупного кирпича, требуются и сноровка, и осторожность. Подошли по-умному: разбирали две стены, две другие оставляли для опоры; изловчились даже вытащить из-под печей доски...

Вслед за взрослыми пришли юные. «Тусовались». А попутно разбили входную дверь, расписали стены храма, используя мел, краску, маркеры. Изрезали ножом. Вспоминает одна из моих собеседниц:

— Вечером проходишь мимо храма, а там крики, хохот, свист, гремит музыка. Подойду к оконному проему — если докричусь, то умолкнут, а стоит отойти — и тут же снова гвалт.

Конечно, верующие старались вразумить молодежь. Юхнёвцы вспоминают односельчанина Клавдия Ефимовича Чиркова:

— Добрым делом пытался внушить, что храм надо сберечь, а вместе с храмом оберегать и свою душу. Прикрыл досками пустые оконные проемы, но молодежь — ей темно — их выбила; Клавдий Ефимович опять приколотил — ребята снова выбили. Так много раз. Вот если бы родители ребят поддержали Чиркова...

Вспоминают юхнёвцы и Николая Павловича Булатова, который по мере сил своих спасал храм от погибели.

А что же говорят родители? Вот объяснение одной мамы:

— В том, что дети наши проводили там вечера, ничего зазорного мы не видели. Ведь если и доселе это храм, то даже хорошо, что молодежь к нему тянется. Но если не храм, а просто никому не нужное строение, то почему бы ребятам там не веселиться?

Как воспринять эти слова...

Верующий человек, молитвенно обращаясь ко Господу, просит Его: «Избави мя всякого неведения и забвения, и малодушия, и окамененного нечувствия».

Именно: окамененного нечувствия.

Духовный сеятель №3-4
Март-Апрель 2011 года (стр. 12-14)
Нина Орлова.
(окончание следует)